Судьба свела меня с этим человеком за несколько часов до его смерти. Ах, если бы знать... Мы говорили по делу, не стремясь преодолеть барьера одних деловых отношений, речь шла о публикации в «Смене» повести «Фамильная реликвия», о том, что и как надо бы доделать в рукописи, но доделывала повесть уже вдова...
Боже, почему мы всегда так заняты, куда-то спешим, поглощены заботами, которые не дают приблизиться друг к другу, ведь это так просто - приблизиться: люди же говорят меж собой, - что за беда, будто незнакомые, - люди же!.. Признаться откровенно, без реверансов задним - и запоздалым! - числом, короткий наш разговор с Анатолием Александровичем Жареновым склонил чашу весов в его пользу. Повесть нравилась, правда, требовала доработки, к тому же автора в журнале не видели в лицо. Прислал он рукопись по почте с краткой запиской - как-то уже отвыкли мы от такого, - не настаивал ни на чем, не требовал и, скажем так, беспокойного отношения не создавал, отношение было спокойное, а раз так, были колебания. Разговор наш тот начался вяловато, но вдруг в какой-то миг стало стыдно: вот человек, который ничего не требует, он просто написал хорошую повесть, нужны доделки, так и что! Я умолк, слушал человека, которого видел впервые, и услышал достоинство, увидел серьезность, увидел прямоту...
Пусть простит меня читатель этой книги за подробности нашей первой и единственной встречи. Пусть не осудит строго – немало ли прав у меня, чтобы писать... Наверняка наберется немало людей, знавших Анатолия Александровича как следует. И я отношусь к тем, кто знал его меньше остальных знавших. Но я берусь не из нескромности. Из чувства долга. Из чувства долга перед хорошим человеком и талантливым писателем. Из чувства совестливости, что знал его мало, хоть мог бы знать и по больше. Надобно снять шляпу перед одним из тех скромных российских писателей, что живут вдали от столицы, работают кропотливо и совестно, приумножая достоинства отечественной словесности, не суетятся, не говорят громкоголосо о себе и от этого ничуть уже не становятся, не становятся меньше, незначительней. Известность ведь - дело условное, иной известный и многократно изданный стоит едва ли одной тоненькой книжечки другого неизвестного литератора, которой суждено жить во времени и пространстве, тогда как творения «многотомщика» забудутся прежде его собственной смерти...
«Родился 30 августа 1922 года в городе Угличе, здесь учился, окончил десятилетку в 1940 году, - сообщает Антонина Ивановна Жаренова, мать писателя, пережившая сына. Осенью 1940 года был призван в действующую армию, откуда вернулся только после окончания войны. С фронта писал мне: «Мама, можешь поздравить, меня приняли в партию». И он до конца жизни был коммунистом. После окончания войны, осенью 1945 года, Толя вернулся в родной город Углич, где поступил на работу в редакцию местной газеты литературным сотрудником. Работники редакции до последнего времени считали его своим товарищем. Обо всех его творческих успехах писали на страницах газеты. В 1949 году редакция газеты и горком партии, как способного работника, направили его на учебу в Горьковскую партийную школу - учиться на журналиста.
После окончания школы работал на Камчатке ответственным секретарем областной газеты «Камчатская правда», затем работал в Липецке. Родной город он никогда не забывал, часто приезжал ко мне. В его произведениях много образов взято с жителей нашего города, моих и его знакомых (особенно в «Обратной теореме»). В «фамильной реликвий» описывается альбом с пастушком, он до сих пор у меня хранится.
Последний раз я проводила Толю 14 декабря 1975 года, а 17-го случилось непоправимое».
В Анатолии Александровиче теперь, спокойно разобравшись в его небогатом наследии, меня очень привлекает... несостоявшееся. Как будто не положено так говорить о писателе, судить требуется написанное, писал же Анатолий Александрович в жанре детектива - с этого начал. Всего-навсего проработал он пять лет на положении профессионала, в 1971 году вступив в члены Союза писателей. Опубликовал роман «Яблоко Немезиды», повести «Частный случай» и «Обратная теорема», еще один роман - «Парадокс великого Пта». Вот все, что увидело свет при его жизни. Словом, Анатолий Александрович был вроде бы приверженцем детектива. Тому доказательство - эта книга.
Но вот что интересно. Детективы Жаренова написаны так, будто они вовсе не детективы. Его книги серьезны, реалистичны, он не допускает расхожих приемов, так часто дискредитирующих этот жанр. Он, кажется, совсем другим делом занят. Его интересуют характеры, их исследование... Его интересует социальная сфера, в которой живут его герои. Лично меня в «Фамильной реликвии» это привлекало в первую очередь. После смерти Анатолия Александровича, неожиданной и драматической, происшедшей в поезде по дороге домой, в городок Новозыбков, я много раз мысленно пытался воссоздать его психологический и творческий портрет и всякий раз испытывал чувство неудовлетворенности. Что-то не сходилось. Не получалось из Жаренова только «детективщика» при всем уважении к этому жанру. Что-то оставалось в тени.
Потом я получил письмо от Софьи Иосифовны Пашковой, вдовы писателя, в котором прочел очень важные строки. «Возможно, в литературе, - написала мне она, - точнее, в тех жанрах, в которых он работал, не раскрылись полностью его способности... В последние годы он настойчиво думал о социальном романе. Судьбы тех, кто пришел с войны, их ответственность перед навернувшимися и живущими, перед собой - вот что его волновало».
Это письмо послужило ключиком к моему пониманию личности Анатолия Александровича Жаренова. И я призываю читателя обратить взгляд в туманную - теперь навсегда - даль несбывшихся замыслов писателя.
В Жаренове категории «человек» и «писатель» были слиты воедино и сплавлены намертво. Никаких раздвоений.
И здесь я, человек, не знавший Анатолия Александровича в быту, хочу предоставить слово его вдове, которая по моей просьбе, специально для этого моего предисловия написала несколько строк, которые и сама Софья Иосифовна, а я с ней полностью согласен, называет, несомненно субъективными. Хочу лишь только заметить, что субъективность - весьма достойное человека свойство.
«Главные черты характера - скромность и порядочность, предельная честность и в мелочах, и в самом серьезном. Если пообещает, непременно сделает. Но чаще делал, не давая обещаний. Был он человеком несколько замкнутым, немногословным. На сближение с людьми шел трудно. Поэтому обычно в новом коллективе к нему поначалу относились настороженно. А по прошествии времени за ним неизменно устанавливалась репутация самого порядочного человека. Так было всюду, где мы с ним работали. Анатолий Александрович был человеком широко, я бы сказала, энциклопедически образованным. У его отца была библиотека (отец умер еще до войны), так будучи учеником средней школы Анатолий Александрович сумел эту библиотеку пополнить.
Главным содержанием жизни его всегда была работа. А последнее время вообще работал без отдыха, словно чувствовал, что ему мало отмерено... Работа была не только главным содержанием его жизни, но и главной его радостью. Был он гостеприимен, щедр. Охотно шел на помощь людям. Но сам старался не быть никому обязанным, никого ничем не обременял. Это было его непременным правилом и в личной жизни, и в деловых отношениях.
При всей своей деликатности, мягкости (он многое умел людям прощать), был он не только принципиальным, в истинном, высоком смысле этого слова, но и отважным. Он мог, если был убежден, что прав, выступить на собрании и сказать прямо, без уверток, что он думает по самому «скользкому» вопросу, не заботясь о том, что его точка зрения противоречит иным взглядам. Говорил всегда кратко, четко, определенно. И при этом никакой крикливости, аффектации. Спокойно, доказательно, аргументировано. Был непримиримым противником демагогии.
Он остро чувствовал чужую боль. Любил животных. Бродячие псы всегда получали от него подачки под нашими окнами. У нас был Барс, восточноевропейская овчарка. После чумки - осложнение - начались припадки. Болел девять месяцев. Все наши старания вылечить ни к чему не привели. Барса разбил паралич. Три дня он лежал в столовой, не мог умереть, мы только переворачивали его с боку на бок да промывали пасть. А Анатолий Александрович сидел в спальне, и губы его подергивались. Барс был членом нашей семьи».
Что ж, на этом можно и оборвать. Поставить точку. Но точку поставить невозможно. Даже закончившаяся жизнь хорошего человека имеет продолжение в других - в его близких, а в данном случае - и в его читателях.
Поэтому вместо точки я ставлю многоточие. В качестве же прекрасного многоточия судьбы Анатолия Александровича Жаренова надо взять строки из его биографии... Он был фронтовик. Прошел войну от «а» до «я» - с 1941 до 1945 года. Человек, прошедший войну и взявший перо, чтобы сказать свое слово, не может сказать его всуе. Слово это звучит, оно с нами. В нем и заключено многоточие человеческой судьбы...
Лиханов, А. Многоточие человеческой судьбы:[90 лет со дня рождения А. А. Жаренова]/А. Лиханов//Зыбь.-2013.-№3.-С.14-15.